Надеюсь, у тебя все хорошо. Я знаю, это не так. Так случилось, что в
1973 году ты написал письмо будущему себе, и пришло время соблюсти
приличия и написать ответ. В том письме (опубликовано в 1997 в твоей
автобиографии «Моав – умывальная чаша моя») ты заявил: «Все, что я
чувствую как подросток – истинно». Далее, ты торжественно провозгласил,
что если когда-нибудь посмеешь отречься, отказаться или осмеять себя
шестнадцатилетнего – это будет ложь, черная ложь изменника, преступление
против юности. «Вот кто я, – писал ты. – Каждый день я отдаляюсь от
себя самого. Каждый шажок взросления – это предательство.»
О, господи благослови тебя, Стивен. Как же я восхищаюсь твоей заносчивостью, яростью и мучением. Как они чисты и правдивы, и как страстна, подобна буре, была твоя юность. Как наполнена была она искренними чувствами, гневом, разочарованием, радостью, тревогой, стыдом, гордостью и, более всего, любовью. Мои глаза наполняются слезами при одной мысли о тебе. Обо мне. Слезы капают на клавиатуру даже в этот момент. Я, возможно, счастливее сейчас, чем я когда-либо был, и все же не могу не признать, что поменял бы все это, чтобы быть тобой, абсолютно несчастным, нервным, диковатым, ищущим и отчаявшимся шестнадцатилетним Стивеном, злым, испуганным и неловким, но живым. Потому что ты знаешь как чувствовать, а знать как чувствовать важнее того, как чувствуешь себя. Омертвение души – единственное непростительное преступление, а если и есть что-нибудь, что благополучие может сделать, так это прикрыть омертвение души.
Сейчас я знаю, наконец-то (в чем не сомневался тогда), что самая важная вещь это любовь. Не имеет никакого значения, испытываешь ты эту любовь к кому-то твоего пола или нет. Проблема гомосексуализма важна, и я обращусь к ней через мгновение, но она тает как вчерашний снег, в сравнении с великими вопросами любви.
Геи иногда думают (до сих пор – можешь ли представить такое, юный Стивен?), что подавляющая часть всех преград и неудач, с которыми им приходится сталкиваться в жизни, связана с их ориентацией. На самом же деле, как минимум 90% их проблем связаны с любовью: ее отсутствием, ее отрицанием, ее непостоянством, ее предвзятостью, ее ужасами, сердечными муками. Любовью холодной и горячей, свежей и с душком, презираемой, утраченной, отвергнутой, преданной… Самое смешное заключается в том, что эти же проблемы преследуют гетеросексуалов в той же степени, что и геев. Десять процентов дополнительных страданий и сложностей, выпадающих исключительно на долю гомосексуалов, безусловно, нельзя списать на нечто неважное и незначительное, но необходимо понимать, что любовь стоит на первом месте. И натуралам приходится с ней нелегко.
Культура и общество поощряют гетеросексуалов в осознании, что их пристрастия – норма, поэтому, когда их устремления сердечные и физические приходят к краху (а это неизбежно случается), когда любовь сбивает их с толку, приводит в отчаяние, наносит им удар – им ничего не остается, кроме как верить, что они сами в этом виноваты. У нас, геев, по крайней мере тут, есть преимущество – мы выросли с представлением о мире любви, как о чем-то непостижимом и бесконечно сложном, ведь нам объясняли, что мы – больные извращенцы и ошибки природы. Им же – беднягам – значительно сложнее понять, почему, выражаясь словами Лисандра, «путь истинной любви всегда тернист».
Сексуальная свобода – немыслимая мечта в твоем возрасте – становится нормой жизни в конце 70-начале 80-х только для того, чтобы разбиться вдребезги о новую болезнь, чудовищность которой ты и представить себе не можешь. Ты вряд ли поверишь, если я скажу тебе сейчас – на расстоянии 35 лет – что нам очень повезло. Британцы счастливы (или нет) благодаря толпаддлским мученикам, чартистам, пехотным полкам и другим историческим для меня персонажам, сделавшим окружающий мир более удобным для пребывания в нем. А мы, геи, счастливы (или нет) во многом благодаря бунтарям «Стоунволла», Харви Милку, Деннису Лемону, газете Gay News, Йену МакКеллену, Эдвине Карри (без шуток) и другим – всем избитым, подвергавшимся преследованиям и гонениям гомосексуальным мужчинам и женщинам, которые потребовали, чтобы их приняли во внимание – и отказались извиняться за то, что они есть.
Это дало нам то, на что мы никогда не рассчитывали: гордость. В течение тысячи лет практически все, что у нас было, это стыд, а теперь, в мгновение ока, он обернулся гордостью – похоже, даже минуя промежуточную стадию «ну-ладно-наверное-я-сам-бы-это-не-выбрал-но-такой-уж-я-есть». Кто бы мог предположить такое?
Я знаю, чем ты сейчас занят, юный Стивен. Сейчас начало 1973 года. Ты сидишь в библиотеке и штудируешь библиографии, чтобы обнаружить новые и новые имена геев в истории – основываясь на которых, ты надеешься утвердиться и сам. Леонардо, Чайковский, Уайлд, бароны Корво и фон Глёден, Робин Моэм, Уорсли, Жан Жене, Кавафи, Монтерлан, Роже Пейрефитт, Мэри Рено, Майкл Кемпбелл, Майкл Дэвис, Ангус Стюарт, Гор Видал, Джон Речи, Уильям Бэрроуз.
Cтолько великих личностей и в самом деле подкрепляют эту надежду! Тебе придает смелости тот факт, что такое количество блестящих (хотя и зачастую обреченных) душ разделяли твои порывы и желания. Я знаю, какой библиографический путь жизнеописаний, стихотворений и романов ты проходишь – те же самые имена на поверхности моей памяти почти сорок лет спустя. Романы, поэзия и целые миры искусства и идей открываются перед тобой почти случайно. Ты проводишь все свое время в библиотеке, отчаянно желая узнать, что ты не одинок, и непредвиденным побочным эффектом этого оказывается то, что ты получаешь настоящее образование в частной школе, предназначенной для заурядных неотесанных мужланов. Родившись геем, ты по ошибке получаешь потрясающее преимущество перед окружающими тебя посредственностями, посвящающими все свое время игре в регби. Но и у этих посредственностей есть душа. Ты должен об этом знать. Я понимаю, что сейчас тебе сложно в это поверить – они кажутся такими спокойными, такими уверенными, такими благословенно нормальными. Это они дали Катберту Уорсли киплинговское название его необыкновенно важной (для тебя) автобиографии «Фланелевое фуфло».
Ты смотришь на этих идиотов свысока, потому что боишься их – обычных людей, которым гарантирована путевка в жизнь. Им не придется проводить дни в общественных библиотеках, общественных туалетах и судах, купаясь в позоре, презрении и осуждении. Еще нет интернета. Нет Gay News. Нет гей-чатов. Нет м/м объявлений в газетах. Нет знаменитостей, выставляющих напоказ свою ориентацию. Только мир постыдных тайн.
Каким-то образом в процессе твоего взросления свершится чудо. Ты начнешь с того, что опустишься на самое дно: исключение из школы, преступления и тюрьма – вещи, на самом деле, не имеющие абсолютно ничего общего с гомосексуальностью, но в полной мере связанные с любовью и твоей неспособностью справиться с ней. Однако ты сможешь, как говорили распутники времен Регентства, «встать на праведный путь» и найти себя в университете, где будет поразительно легко говорить о своей ориентации. Ничего сверхъестественного, ведь это Кембридж, веками служивший рассадником подлинной терпимости, одухотворенного петтинга и гомоистерии. Из Кембриджа ты вступишь в мир, где нет ничего особенного в том, чтобы «открыться», хотя лишь для загадочно малого числа твоих сверстников выйти из тени окажется так же просто, как для тебя. Но прежде, чем проклинать их за это, посмотри на их родителей. Ответ почти всегда там. Ох, как тебе повезло в этом и во многих других отношениях, юный Стивен.
Но не обманывай себя. Для миллионов подростков в Великобритании и за ее пределами все еще не закончился 1973 год. Насмешки, побои и наказания ждут геев по всему миру на игровых и тюремных площадках (расстояние между первыми и вторыми измеряется исключительно политическим режимом и волей людей). Да, тебе очень-очень-очень-очень повезет вырасти человеком, способным вслух заявить о своей природе, не боясь ненависти или возмездия, кроме как со стороны самых заблудших, слабоумных и жалких. Но это всего лишь победа в одной битве – война не выиграна. И в театре военных действий вопрос гомосексуальности занимает места не больше, чем захлестываемая волнами лодка отдельного вопроса сексуальности в море проблем любви. Ибо с политикой, проводимой в отношении вопросов секса, все достижения эпохи Просвещения (которые привели, среди прочего, к равноправию геев) находятся под небывалой угрозой. Жестокая, ханжеская и бездушная тень религии и абсолютизма вновь упала на мир.
Так что мой совет из будущего состоит из двух частей. Не бойся, юный Стивен: жизнь откроет перед тобой куда более разнообразные, подходящие и счастливые пути, нежели ты осмеливаешься надеяться. Но будь настороже, ибо фундаментальные принципы рационализма, открытости и свободы, вскормившие тебя и кажущиеся сейчас такими неприступными, скоро окажутся в осаде и могут быть повержены злодеями и безумцами, застрявшими в эпохе Средневековья.
Милый, милый бедняга. Посмотри, как ты барахтаешься в своих страданиях. Но удивительная правда заключается в том, что ты хочешь остаться там. В отличие от большинства подростков, ты не мечтаешь о том, чтобы стать взрослым, обзавестись ключами от машины и ходить по пабам. Ты мечтаешь остаться там, где ты есть – в Республике Юности, где чувства первичны, а боль прекрасна. И знаешь, что?
Я думаю, ты прав.
О, господи благослови тебя, Стивен. Как же я восхищаюсь твоей заносчивостью, яростью и мучением. Как они чисты и правдивы, и как страстна, подобна буре, была твоя юность. Как наполнена была она искренними чувствами, гневом, разочарованием, радостью, тревогой, стыдом, гордостью и, более всего, любовью. Мои глаза наполняются слезами при одной мысли о тебе. Обо мне. Слезы капают на клавиатуру даже в этот момент. Я, возможно, счастливее сейчас, чем я когда-либо был, и все же не могу не признать, что поменял бы все это, чтобы быть тобой, абсолютно несчастным, нервным, диковатым, ищущим и отчаявшимся шестнадцатилетним Стивеном, злым, испуганным и неловким, но живым. Потому что ты знаешь как чувствовать, а знать как чувствовать важнее того, как чувствуешь себя. Омертвение души – единственное непростительное преступление, а если и есть что-нибудь, что благополучие может сделать, так это прикрыть омертвение души.
Сейчас я знаю, наконец-то (в чем не сомневался тогда), что самая важная вещь это любовь. Не имеет никакого значения, испытываешь ты эту любовь к кому-то твоего пола или нет. Проблема гомосексуализма важна, и я обращусь к ней через мгновение, но она тает как вчерашний снег, в сравнении с великими вопросами любви.
Геи иногда думают (до сих пор – можешь ли представить такое, юный Стивен?), что подавляющая часть всех преград и неудач, с которыми им приходится сталкиваться в жизни, связана с их ориентацией. На самом же деле, как минимум 90% их проблем связаны с любовью: ее отсутствием, ее отрицанием, ее непостоянством, ее предвзятостью, ее ужасами, сердечными муками. Любовью холодной и горячей, свежей и с душком, презираемой, утраченной, отвергнутой, преданной… Самое смешное заключается в том, что эти же проблемы преследуют гетеросексуалов в той же степени, что и геев. Десять процентов дополнительных страданий и сложностей, выпадающих исключительно на долю гомосексуалов, безусловно, нельзя списать на нечто неважное и незначительное, но необходимо понимать, что любовь стоит на первом месте. И натуралам приходится с ней нелегко.
Культура и общество поощряют гетеросексуалов в осознании, что их пристрастия – норма, поэтому, когда их устремления сердечные и физические приходят к краху (а это неизбежно случается), когда любовь сбивает их с толку, приводит в отчаяние, наносит им удар – им ничего не остается, кроме как верить, что они сами в этом виноваты. У нас, геев, по крайней мере тут, есть преимущество – мы выросли с представлением о мире любви, как о чем-то непостижимом и бесконечно сложном, ведь нам объясняли, что мы – больные извращенцы и ошибки природы. Им же – беднягам – значительно сложнее понять, почему, выражаясь словами Лисандра, «путь истинной любви всегда тернист».
Сексуальная свобода – немыслимая мечта в твоем возрасте – становится нормой жизни в конце 70-начале 80-х только для того, чтобы разбиться вдребезги о новую болезнь, чудовищность которой ты и представить себе не можешь. Ты вряд ли поверишь, если я скажу тебе сейчас – на расстоянии 35 лет – что нам очень повезло. Британцы счастливы (или нет) благодаря толпаддлским мученикам, чартистам, пехотным полкам и другим историческим для меня персонажам, сделавшим окружающий мир более удобным для пребывания в нем. А мы, геи, счастливы (или нет) во многом благодаря бунтарям «Стоунволла», Харви Милку, Деннису Лемону, газете Gay News, Йену МакКеллену, Эдвине Карри (без шуток) и другим – всем избитым, подвергавшимся преследованиям и гонениям гомосексуальным мужчинам и женщинам, которые потребовали, чтобы их приняли во внимание – и отказались извиняться за то, что они есть.
Это дало нам то, на что мы никогда не рассчитывали: гордость. В течение тысячи лет практически все, что у нас было, это стыд, а теперь, в мгновение ока, он обернулся гордостью – похоже, даже минуя промежуточную стадию «ну-ладно-наверное-я-сам-бы-это-не-выбрал-но-такой-уж-я-есть». Кто бы мог предположить такое?
Я знаю, чем ты сейчас занят, юный Стивен. Сейчас начало 1973 года. Ты сидишь в библиотеке и штудируешь библиографии, чтобы обнаружить новые и новые имена геев в истории – основываясь на которых, ты надеешься утвердиться и сам. Леонардо, Чайковский, Уайлд, бароны Корво и фон Глёден, Робин Моэм, Уорсли, Жан Жене, Кавафи, Монтерлан, Роже Пейрефитт, Мэри Рено, Майкл Кемпбелл, Майкл Дэвис, Ангус Стюарт, Гор Видал, Джон Речи, Уильям Бэрроуз.
Cтолько великих личностей и в самом деле подкрепляют эту надежду! Тебе придает смелости тот факт, что такое количество блестящих (хотя и зачастую обреченных) душ разделяли твои порывы и желания. Я знаю, какой библиографический путь жизнеописаний, стихотворений и романов ты проходишь – те же самые имена на поверхности моей памяти почти сорок лет спустя. Романы, поэзия и целые миры искусства и идей открываются перед тобой почти случайно. Ты проводишь все свое время в библиотеке, отчаянно желая узнать, что ты не одинок, и непредвиденным побочным эффектом этого оказывается то, что ты получаешь настоящее образование в частной школе, предназначенной для заурядных неотесанных мужланов. Родившись геем, ты по ошибке получаешь потрясающее преимущество перед окружающими тебя посредственностями, посвящающими все свое время игре в регби. Но и у этих посредственностей есть душа. Ты должен об этом знать. Я понимаю, что сейчас тебе сложно в это поверить – они кажутся такими спокойными, такими уверенными, такими благословенно нормальными. Это они дали Катберту Уорсли киплинговское название его необыкновенно важной (для тебя) автобиографии «Фланелевое фуфло».
Ты смотришь на этих идиотов свысока, потому что боишься их – обычных людей, которым гарантирована путевка в жизнь. Им не придется проводить дни в общественных библиотеках, общественных туалетах и судах, купаясь в позоре, презрении и осуждении. Еще нет интернета. Нет Gay News. Нет гей-чатов. Нет м/м объявлений в газетах. Нет знаменитостей, выставляющих напоказ свою ориентацию. Только мир постыдных тайн.
Каким-то образом в процессе твоего взросления свершится чудо. Ты начнешь с того, что опустишься на самое дно: исключение из школы, преступления и тюрьма – вещи, на самом деле, не имеющие абсолютно ничего общего с гомосексуальностью, но в полной мере связанные с любовью и твоей неспособностью справиться с ней. Однако ты сможешь, как говорили распутники времен Регентства, «встать на праведный путь» и найти себя в университете, где будет поразительно легко говорить о своей ориентации. Ничего сверхъестественного, ведь это Кембридж, веками служивший рассадником подлинной терпимости, одухотворенного петтинга и гомоистерии. Из Кембриджа ты вступишь в мир, где нет ничего особенного в том, чтобы «открыться», хотя лишь для загадочно малого числа твоих сверстников выйти из тени окажется так же просто, как для тебя. Но прежде, чем проклинать их за это, посмотри на их родителей. Ответ почти всегда там. Ох, как тебе повезло в этом и во многих других отношениях, юный Стивен.
Но не обманывай себя. Для миллионов подростков в Великобритании и за ее пределами все еще не закончился 1973 год. Насмешки, побои и наказания ждут геев по всему миру на игровых и тюремных площадках (расстояние между первыми и вторыми измеряется исключительно политическим режимом и волей людей). Да, тебе очень-очень-очень-очень повезет вырасти человеком, способным вслух заявить о своей природе, не боясь ненависти или возмездия, кроме как со стороны самых заблудших, слабоумных и жалких. Но это всего лишь победа в одной битве – война не выиграна. И в театре военных действий вопрос гомосексуальности занимает места не больше, чем захлестываемая волнами лодка отдельного вопроса сексуальности в море проблем любви. Ибо с политикой, проводимой в отношении вопросов секса, все достижения эпохи Просвещения (которые привели, среди прочего, к равноправию геев) находятся под небывалой угрозой. Жестокая, ханжеская и бездушная тень религии и абсолютизма вновь упала на мир.
Так что мой совет из будущего состоит из двух частей. Не бойся, юный Стивен: жизнь откроет перед тобой куда более разнообразные, подходящие и счастливые пути, нежели ты осмеливаешься надеяться. Но будь настороже, ибо фундаментальные принципы рационализма, открытости и свободы, вскормившие тебя и кажущиеся сейчас такими неприступными, скоро окажутся в осаде и могут быть повержены злодеями и безумцами, застрявшими в эпохе Средневековья.
Милый, милый бедняга. Посмотри, как ты барахтаешься в своих страданиях. Но удивительная правда заключается в том, что ты хочешь остаться там. В отличие от большинства подростков, ты не мечтаешь о том, чтобы стать взрослым, обзавестись ключами от машины и ходить по пабам. Ты мечтаешь остаться там, где ты есть – в Республике Юности, где чувства первичны, а боль прекрасна. И знаешь, что?
Я думаю, ты прав.
Комментариев нет:
Отправить комментарий